Марат проснулся. Прислушался. С кухни неслась песня. Все ясно: сестра Соня приехала выполнять родительский долг. Обычно по выходным приезжает мама. Но сейчас она выгуливает на даче Сониных детей, а Соня сегодня будет заботиться о Марате. Замечательно! Марат любил, когда они о нем заботились. Любил и стеснялся.

Между тем песня набирала силу. Когда Соня пела, цветы вокруг вяли, но Марат привык. Он вышел на кухню и утонул в аппетитных ароматах. Жарились блинчики и, судя по всему, варился грибной суп. У Сони задача-максимум – наготовить ему еды на неделю.

– Счастлив видеть, - поздоровался Марат.
– Взаимно! - ответила Соня. - Садись завтракать.

На столе – красотища! Скатерть, салфеточки, в центре – вазочка с цветами. Нарядно и уютно.

– Мне, может, костюм надеть? - вслух подумал Марат.

Соня на шутку не отреагировала.

Марат сел, Соня устроилась напротив, подперла кулачками щеки и стала на него любоваться.
– Звонил Самолетов, - сказала она. - Напомнил, что ждет к семи.

Ах ты, елки-палки! Он совсем-совсем забыл и на вечер договорился встретиться с Наташей. Теперь свидание придется отменить. Наташа будет гневаться. Придется опять слушать, что они, конечно, свободные люди и ничего не должны друг другу, но она просит уважать ее время и т.д. и т.п. Обычно эта песня длилась минут двадцать. Ужас! Наташа так часто ее повторяла, что Марат стал подозревать какой-то подвох – как будто она сама себя уговаривает.

– Так ты пойдешь или нет? Ты забыл, что ли? - спросила проницательная Соня.
– Ну что ты! - возмутился Марат. - Ты же знаешь, я ничего никогда не забываю!
– А-а-а, - протянула догадливая Соня. - Понятно.

Иван Самолетов – друг, с которым Марат сначала ходил в детский сад, а потом в школу. Теперь он преуспевающий художник, и как раз сегодня открывается его выставка. Несмотря на то, что в обычной жизни Иван вполне адекватен, пренебрежительного отношения к своему творчеству он буквально не мог пережить. Так что пропустить вернисаж совершенно невозможно.

После завтрака Марат с удовольствием слушал истории о проделках племянников Саньки и Маньки. Саньку Марат с мамой жалели, баловали, считали несчастным ребенком, а его родителей – извергами. Когда Саньке было четыре года, родители отдали его в хоккей. И все бы ничего, не окажись вдруг у Саньки каких-то там данных: вот уже пять лет ребенка истязали тренировками три раза в день, причем первая начинается в шесть тридцать утра. Потом Санька идет в школу и отсыпается на уроках. Потом – снова на лед. Как только у Саньки появляется выходной, мама Марата хватает его в охапку и вывозит куда-нибудь “отдышаться” – подальше от мучителей-родителей с их диетами и зарядкой. Там мама кормит Саньку мороженым, чипсами, разрешает смотреть телевизор до чертиков в глазах и спать до обеда. Манька же росла серьезной, отличницей и страшной занудой. Она занималась в кружке юных натуралистов и писала статьи в юннатскую газету. Дома она без конца разводила всякие растения. Она даже квартиру Марата заставила горшками с лимонами и геранью и страшно сердилась, что он забывал их поливать. Теперь Манька занималась разведением араукарий, которые очень трудно адаптируются в нашем климате. Марат племянников любил страшно.

Он долго сидел на балконе с газетой. Среди гераней. Потом сжал всю волю в кулак и позвонил-таки девушке Наташе. Девушка Наташа повела себя именно так, как Марат предполагал, чем необычайно его повеселила: оказалось, что спич под названием “Мы взрослые люди и ничего друг другу не должны” он знает наизусть. Смешно.

– Ты ничего не понимаешь в женщинах! - разъяснила ему Соня. - Она же хочет, чтобы ты возражал и спорил. Нет, говорил, любимая, мы должны друг другу все на свете, потому что между нами большое светлое чувство.

Марат задумался. Может, так оно и есть… С Наташей он познакомился на какой-то промышленной выставке. Она подошла и томным голосом предложила поужинать вместе. Марат удивился. Никогда еще незнакомая женщина не звала его ужинать. Кроме того, Наташа пребывала в имидже роковой красотки (губищи, глазищи), а Марат таких избегал. Но отказаться показалось невежливо. С тех пор они встречались пару раз в неделю. Убеждать Наташу в серьезности их отношений Марат не стал бы ни за что. Потому как старался поменьше врать.

Когда-то у Марата была жена. Умница и красавица. Они вместе учились и на четвертом курсе поженились. Дальше с ними случилось все, что обычно происходит со студенческой семьей. Когда их посетило полное отсутствие денг, Марат стал трудиться ночным сторожем и подрабатывать переводами. Жена давала частные уроки. Финансовое положение налаживалось. Потом они закончили институт, сняли квартиру и стали по кирпичику строить карьеру. Все было хорошо. Марат понимал свою задачу так: он добытчик, и все заботы о материальном лежат на нем. Ему приятно обеспечивать жену и будущих детей, чтобы они не знали ни в чем отказа. Для этого нужны деньги, поэтому он и старается. Жена тоже старалась. Ей хотелось своих собственных денег. Когда встал вопрос о детях, жена сказала, что не может оставить работу, короче, придется подождать. Марат согласился. А что еще оставалось делать? Они уставали. Под вечер порой у обоих не было сил даже разговаривать. Семьи не получалось. Марат забеспокоился первым, и они сели разговаривать. Жена сказала, что не хочет никаких детей и у нее много других дел. Главное – работа. Во-первых, ей нравится, во-вторых, она хочет чувствовать себя независимой и хочет зарабатывать сама. А зачем тогда нужен он? К сожалению, он не может рожать детей. “Ничем не могу помочь”, - ответила супруга. На этом разговор иссяк. Прожив по-соседски еще пару лет, они развелись.

Галерея, в которой открывалась Иванова выставка, потрясала красотой. Народу собралось, как всегда, много, чему Марат не мог найти объяснения. Ему казалось невероятным, что взрослые вменяемые люди добровольно тратят свой субботний вечер на созерцание Ваниных полотен. Полотна поражали воображение обилием обнаженных женщин фиолетового цвета. Прибыло телевидение. Ваню водили под руку важные люди. Каждый раз, проходя мимо Марата, Ваня счастливо улыбался и махал рукой. Марату было скучно. Обходя зал по третьему кругу, он заметил в углу интересную девушку.

– Добрый день, - учтиво поздоровался Марат.
– Привет, - ответила она без выражения.

Так и сказала: “Привет”.
Марат, оторвав Ваню от нарядной дамы, строго спросил:

– Это кто?
– Где?
– Вон там. В сером костюме. Под картиной с курицей.
– Дурак. Это павлин. Под павлином сидит Миха.
– Миха? Точно?

Ваня хмыкнул и вернулся к оставленной даме. Дама встретила его бурной радостью. Будто они год не виделись.
Надо же! Миха!

Миха – младшая Ванькина сестра. В обычной жизни ее зовут Мишель, потому что Ванин отчим был французом. Когда она родилась, Ване было девять лет. Сначала ему приходилось качать коляску у подъезда, когда другие мальчики весело играли в футбол. Марат тоже качал. Проявлял солидарность. Зимой Миху надо было катать на санках. Потом Миха подросла и уже сама таскалась за мальчишками. Их с Ванькой это дико раздражало. Они старались маленькую Миху где-нибудь забыть, но она всегда находилась. И никуда от нее было не деться, потому как Ванькины с Михой родители трудились с утра до вечера.

Миха росла угрюмой и молчаливой. В старших классах она превратилась в кузнечика с непропорционально длинными руками и ногами, непослушными волосами пшеничного цвета и курносым носом. “Недоразумение! - вздыхал Иван. - Кто на ней женится?! Будет всю жизнь на моей шее”. Марат с ним соглашался. Не женится никто.

Потом Миха отправилась к бабушке в Париж – обучаться в школе искусств. Две недели Ванька ходил как в воду опущенный. Когда Миха была рядом, она бесконечно раздражала. А уехала – и все без нее стало не так.

С тех пор Марат ее не видел. И вот пожалуйста! Какая выросла красота! Марат с удовольствием ее рассматривал. Рассмотрев как следует, подошел.

– Добрый вечер, Мишель, - поздоровался он снова. - Как изволите поживать?

Миха оторвалась от рекламных проспектов и подняла на него глаза. Посмотрела с удивлением.

– Уже здоровались, - буркнула она и опять погрузилась в чтение.
– Мне следует сделать вывод, что ты не хочешь со мной разговаривать? - уточнил Марат.
– А ты хочешь со мной поговорить? - удивилась Миха.

Она вдруг солнечно улыбнулась, подвинулась на диванчике, освободив место рядом. Марат сел.

– Как тебе выставка? - спросила Миха светским тоном.
– О-о-о! - изобразил светское восхищение Марат.
– Понятно, - кивнула Миха. - Как живешь?

Марат коротко рассказал.

– А я приехала навестить своих. Я, представляешь, учительница. Учу детей рисовать.
– Здорово. А где?
– В Париже.

Миха рассказывала про бабушку, которая была знакома с Пикассо и теперь пишет о нем мемуары, про учеников, и Марату было очень удивительно, что, в сущности, не так и давно он таскал ее за собой на санках, а получилась такая красивая женщина. К тому же умная и интересная.

После вернисажа Иван предложил поужинать. Миха резко засобиралась домой. Марат вызвался проводить.

– Да ладно,  - обнял сестру Ваня, - поехали с нами.
– Мне можно с вами? - изумилась Миха.
– По старой памяти, - объяснил Иван, - ей все кажется, что мы хотим от нее избавиться. Бедная. Марат, ты нанес ей детскую травму, которую невозможно компенсировать.
– Я?! - удивился Марат.
– Конечно, ты, - радостно кивнул Иван. - Не я же!

Они сидели в грузинском ресторанчике, ели потрясающе вкусную еду и слушали Ванькины байки о непростой судьбе художника. Потом Марат с Михой танцевали под грузинские песни, которые без устали исполнял для них улыбчивый дядечка. И было такое ощущение, что именно в этом месте всю жизнь их ждали как дорогих гостей. За столом, подперши рукой щеку, усталый Ваня тихо дремал.

– А можно мы встретимся завтра? - прощаясь, спросил Марат. - Сходим куда-нибудь, погуляем.
– С удовольствием, - вдруг согласилась Миха.

И чмокнула Марата в щеку.
Марат долго маялся, но решил прояснить ситуацию. Он позвонил Ивану.

– Что там у нее с личной жизнью? - спросил он.
– Ты знаешь, как разрушительна эмансипация? - спросил в ответ Иван. - Женщины перестали хотеть замуж, перестали рожать детей. Куда катится мир? У меня нет наследников, представляешь? Кому я передам плоды своих нечеловеческих трудов? Титанических усилий?
– Я спрашиваю не про тебя, а про Миху. Это твоя сестра, помнишь? Давай, Вань, сосредоточься.
– Ага, - сосредоточился Иван. - В прошлом году мне был представлен один перец по имени Жан. Взрослый такой мужик, респектабельный. В общем, я его одобрил.
– И что у них там? Серьезно?
– Не знаю, - признался Иван. - А что?
– Да так, - сказал Марат. - Просто стало интересно.

С Михой договорились встретиться после обеда. По этому поводу весь день был овеян тихой радостью. Будто грелся предстоящим свиданием.

Миха появилась в чем-то умопомрачительном. Что-то очень французское. Вышла из подъезда, посмотрела на Марата в джинсах и сокрушенно вздохнула:

– Вот. Хотела тебя поразить.
– У тебя получилось, - просиял Марат. - Даже очень.
– Все же я пойду переоденусь, - потоптавшись, решила Миха. - А то мы как-то диссонируем. Тем более ты уже поражен, цель, так сказать, достигнута.

И она снова скрылась в подъезде. Появилась минут через пятнадцать – в джинсах, майке и на каблуках. “Ужасно шикарно”, - подумал Марат. Они гуляли в старом парке в Сокольниках, обедали в каком-то кафе, к вечеру добрались до центра. Взявшись за руки, бродили по тихим улочкам и разговаривали о сложных и важных вещах. О любви, о верности, о детях и о жизни вообще. Марат раньше ни с кем об этом не разговаривал. Казалось, несолидно взрослому и разумному мужчине задаваться такими примитивными и понятными вопросами. А с Михой получалось само собой. Она ко всему как-то очень нормально относилась. Было с ней непринужденно и легко.

На следующий день они встретились снова. И через день тоже. И еще через день. Что-то стало меняться в голове. Марат, засыпая, думал о Михе, и первая утренняя мысль тоже была о ней. Днем он скучал, звонил и слушал голос. Расставался с Михой вечером, но какая-то его часть оставалась с ней и не могла от нее оторваться.

Соня вздыхала и смотрела грустными глазами.

Теперь Марат не засиживался на работе, а при первой возможности напускал на себя важный вид, бросал секретарше угрюмое “Я на переговорах!” и исчезал за дверью. Садился в машину и мчался к Михиному дому, звонил ей от подъезда и говорил: “Я соскучился”. Миха охала, выглядывала в окно. Потом выбегала и бросалась к нему так, будто бы он вернулся с опасного задания, а она ждала и боялась его потерять. Иногда они уезжали куда-нибудь, где лес, и бродили, взявшись за руки. Молчать вместе было хорошо. Как под крылом у ангела.

Вот что это было – наваждение.

– В пятницу я улетаю, - сказала Миха. - Мой отпуск заканчивается.

Марат стал привыкать к мысли – улетает. В пятницу. Ну да, конечно, он же знал, что так будет. Странное дело. Прошлая жизнь, без Михи, стала казаться смертной тоской. И туда предстояло вернуться.

Некоторое время назад Марат тщательно оградил себя от душевных переживаний. Он успешно избегал искренних привязанностей, опасаясь, что они принесут с собой страдания и боль. Он их избегал – и больно не было. Но тут вдруг оказалось, что хорошо ему тоже не было. Было никак. А так чтобы время останавливалось, мир менял свои краски, душа пела, а сердце плакало от нежности – такого не случалось. И получилась какая-то серая жизнь.

– Не переживай, - сказал ему Иван. - В конце концов, Париж – это три часа лета. А то поезжай с ней, становись клошаром и жди, пока у нее закончится этот ее контракт.
– Почему клошаром? - удивился Марат.
– Ну не можешь же ты сесть девушке на шею. А кому, при всем уважении, ты нужен в Париже? Никому. Но это к лучшему. Чем безумнее поступок, тем большее впечатление он произведет. Даже не впечатление – фурор!
– Что-то мне подсказывает, что фурор – не совсем то, что оценит твоя сестра.
– Эх, - махнул рукой Иван, - нет в тебе размаха.

Теперь Марат с Михой почти не расставались. Он засыпал, держа ее в руках, и так же просыпался. Сонная Миха дышала ему в плечо, и он замирал от нежности.

Получалось, что вот оно счастье и есть.

Марат думал, что, если бы у него было еще немножко времени, он бы нашел нужные слова и что-нибудь обязательно придумал бы. Но мозг отказывался конструктивно мыслить. Нужные слова не выстраивались в предложения, а разлетались, как стайка испуганных птиц. Ничего не выходило. Между тем неумолимо приближалась пятница. Настроение – хуже не бывает. Все валится из рук. Самому противно.

В четверг вечером Марат повез Миху домой, побыть с родителями и попрощаться. Долго сидели в машине. Марат задавал важные вопросы типа: “Ты собралась? Ничего не забыла? Не проспи. Я заеду в десять”.

И так несколько раз в разных вариациях. Потом они топтались у подъезда.

Миха обняла Марата и, уткнувшись ему в шею, тяжело вздохнула:

– Я так тебя люблю! Не представляю, как я буду без тебя. Не представляю…
Все вокруг, сделав стремительный кульбит, встало на свои места. Вот они нужные слова. Она его любит. Значит, все устроится.
– Я тоже, - сказал Марат, снова почувствовав себя уверенным и сильным. - Подумаешь, Париж! Всего три часа лета. Я буду прилетать к тебе на выходные. А на каникулы – ты ко мне. Ты спокойно доработаешь, вернешься домой. И я больше никогда и никуда тебя не отпущу. Никуда и никогда, слышишь?
– Слышу, - откликнулась Миха. - Никуда и никогда!